Глава 122. Мне есть что защищать. Гермиона Грейнджер

И был вечер, и было утро, день последний. 15 июня 1992 года.

Первые лучи предрассветной зари еле-еле освещали краешек неба. К востоку от Хогвартса, там, где взойдёт солнце, над холмистым горизонтом за квиддичным стадионом появилась едва заметная серая полоса.

Каменная терраса, на которой сейчас сидел Гарри, располагалась достаточно высоко, чтобы он смог увидеть рассвет за холмами вдали. Именно такую террасу он попросил, когда описывал, каким хочет видеть свой новый кабинет.

Гарри сидел на подушке, скрестив ноги по-турецки. Предутренний ветер холодил его руки и лицо. Ранее он приказал домовым эльфам доставить его трон в блёстках из кабинета, который он занимал, будучи генералом Хаоса… а затем приказал эльфам унести трон обратно, потому что его начали беспокоить мысли: чем обусловлены его вкусы в оформлении и не было ли похожего трона у Волдеморта. И хотя эти соображения сами по себе ничего не решали — этика Гарри никак не запрещала обозревать окрестности, сидя на блестящем троне — Гарри посчитал, что ему нужно время, чтобы тщательно всё обдумать. А пока вполне можно было посидеть и на простых подушках.

Прямо под Гарри располагался его новый кабинет в Хогвартсе — просторная комната с окнами во всю стену, смотрящими на все четыре стороны света. Из мебели сейчас там находились лишь четыре кресла и стол. На крышу вела простая деревянная лестница. Гарри описал директрисе МакГонагалл, каким он представляет свой кабинет, а та надела Распределяющую Шляпу и после этого перечислила Гарри последовательность поворотов, которые приведут его к искомому месту. Кабинет располагался настолько высоко, что казалось, будто в замке просто не может быть таких высоких этажей, настолько высоко, что увидеть ту часть замка, где сейчас сидел Гарри, снаружи было невозможно. Было бы глупо не воспользоваться такой элементарной предосторожностью против снайперов.

С другой стороны, Гарри совершенно не понимал, где он сейчас находится на самом деле. Если его кабинет невозможно увидеть с земли, то как Гарри видит эту землю? Как фотоны, отражающиеся от неё, попадают к нему? У западного края небосвода пока ещё поблёскивали звёзды, отчётливо различимые в предрассветном воздухе. Эти фотоны — действительно те же самые фотоны, которые родились в гигантских плазменных печах и преодолели невообразимые расстояния? Или Гарри сейчас сидит внутри некоего воображаемого замка Хогвартс? Или это всё «просто магия», без каких-то дальнейших объяснений? Ему нужно найти способ лучше сочетать электричество с магией. Тогда он сможет провести эксперименты с лазерами, направленными вверх и вниз.

И да, теперь у Гарри появился собственный кабинет в Хогвартсе. Официальный титул Гарри пока не получил, однако Мальчик-Который-Выжил уже являлся неотъемлемой частью Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс, которая скоро станет домом Философского Камня, а также единственным учреждением в волшебном мире, дающим настоящее высшее образование. Его кабинет не был защищён полностью, но некоторые предварительные заклинания и руны для защиты от подслушивания профессор Вектор уже наложила — как на сам кабинет, так и на террасу на крыше.

Гарри сидел на подушке около края крыши и смотрел вниз на деревья, озёра и луга, усыпанные цветами. Далеко внизу стояли кареты, в которые скоро запрягут скелетоподобных лошадей. По берегу были разбросаны маленькие лодки, которые, когда придёт время, повезут к замку младших учеников. Накануне вечером прибыл Хогвартс-Экспресс, и сейчас его вагоны и паровоз ждали на другой стороне южного озера. Всё было готово к отъезду учеников домой после прощального пира этим утром.

Гарри смотрел через озеро на большой старомодный локомотив, который не повезёт его домой в этот раз. Опять не повезёт. Эта мысль вызывала странную печаль и беспокойство. Гарри словно не хватало общения с другими учениками своего возраста — если так вообще можно сказать с учётом того, что значительная часть Гарри родилась в 1926 году. Прошлым вечером в гостиной Когтеврана Гарри почувствовал, что разрыв между ним и другими учениками, увы, стал ещё больше. Возможно, конечно, эти чувства вызвала оживлённая дискуссия между Падмой Патил и Энтони Голдштейном, которые настолько возбуждённо обменивались предположениями по поводу Девочки-Которая-Ожила, что, казалось, между ними трещал воздух. Гарри знал ответы на их вопросы, Гарри знал все ответы, но не имел права ими поделиться.

Какая-то часть Гарри испытывала искушение поехать в Лондон на Хогвартс-Экспрессе, а затем с помощью дымолётного порошка вернуться в Хогвартс. Но потом Гарри представил, как он находит пять человек, с которыми поедет в одном купе, а потом восемь часов скрывает тайны от Невилла, или Падмы, или Дина, или Трейси, или Лаванды… и эта идея перестала казаться ему привлекательной. Гарри чувствовал, что ему стоило бы так поступить — ради Социализации, — но ему совершенно не хотелось. Он снова встретится со всеми в начале нового учебного года, и к этому времени у него появятся какие-нибудь новые, безопасные темы для разговоров.

Гарри смотрел на юг, через озеро, на гигантский старый локомотив и думал о том, что ждёт его в оставшейся жизни.

Думал о Будущем.

В письме Дамблдора упоминалось, что Гарри разорвёт звёзды в небесах… Что ж, это звучало оптимистично. Любому, получившему правильное воспитание, пришла бы в голову довольно очевидная трактовка — пророчества таким образом описывают будущее, в котором человечество более или менее победило. С по-настоящему взрослой точки зрения, звёзды — это гигантские кучи ценного сырья, которое, к сожалению, загорелось, поэтому их надо разобрать и потушить, — хотя, конечно, нельзя сказать, что Гарри часто смотрел на звёзды именно с такой мыслью. А если вы умеете выкачивать сырьё из гигантских водородно-гелиевых резервуаров, это означает, что ваш вид достиг зрелости.

Хотя пророчество могло говорить о чём-то совершенно другом. Не исключено, что Дамблдор неверно понял какие-то слова прорицателя… Впрочем, его послание для Гарри было сформулировано так, словно существовало пророчество о том, что в обозримом будущем Гарри лично разорвёт звёзды. Что в перспективе пугало больше, хотя и не означало, что именно так и будет или что речь идёт о чём-то плохом…

Гарри вздохнул. Прошлой ночью, несколько часов пытаясь уснуть, он начал понимать, что именно означало последнее послание Дамблдора.

Теперь, когда Гарри видел полную картину, размышления о событиях учебного года 1991*-*1992 в Хогвартсе вызывали ощущения, очень близкие к промораживающему до костей ужасу.

И причина этого ужаса не сводилась к тому, что Гарри проводил много времени в обществе своего доброго друга Лорда Волдеморта. Теперь это казалось далеко не самым страшным.

Больше всего Гарри пугало видение узкого потока Времени, который Альбус Дамблдор направлял сквозь маленькую замочную скважину судьбы, образ тонкой как волос вероятностной нити, продеваемой в игольное ушко.

Пророчества велели Дамблдору сделать так, чтобы интеллект Тома Риддла скопировался в мозг младенца-волшебника, который вырастет, изучая магловскую науку. Что можно сказать о вероятном Будущем, если первая — или даже лучшая — не ведущая к катастрофе стратегия, которую смогли найти прорицатели, оказалась именно такой?

Гарри размышлял о Нерушимом обете, который он дал. Возможно, если бы не этот Обет, вчерашнее желание Гарри уничтожить Международный Статут Секретности спровоцировало бы катастрофу. И это, в свою очередь, всерьёз наталкивало на мысль, что множество пророчеств, которые Дамблдор прочитал и инструкциям которых он следовал, каким-то образом привели к тому, что конфликт между Волдемортом и Гарри специально развивался именно так, чтобы Волдеморт заставил Гарри дать этот Нерушимый обет. Что этот Нерушимый обет был частью узкой замочной скважины Времени, одним из крайне маловероятных условий, позволяющих людям Земли выжить.

И единственным смыслом этого Обета была защита всех от нынешней тупости Гарри.

Представьте, будто вы смотрите видеозапись едва не случившегося ДТП с вашим участием, в котором, как вы помните, чужой автомобиль разминулся с вашим на какие-то сантиметры. А на видео вы в придачу видите гигантскую фуру, которая лишь чудом не влетела в обе ваши машины, и спасло вас только то, что кто-то в нужный момент очень точно бросил камешек, из-за которого и изменилась траектория движения фуры. И если бы не этот камешек, и вас, и всю вашу семью в автомобиле, и всю вашу планету снесла бы эта фура, которая в рамках данной метафоры изображает вашу исключительную невнимательность.

Гарри предупреждали. На каком-то уровне он всё осознавал — ведь иначе Обет не остановил бы его. И всё равно он едва не сделал неверный выбор и чуть не уничтожил мир. Теперь Гарри понимал, что, да, альтернативного Гарри, который не дал бы Обет, вряд ли было бы легко убедить, что лечить маглов магией пока нельзя. Даже если бы этот альтернативный Гарри вообще признал существование опасности, он бы придумал рационально-звучащие контраргументы, попытался бы придумать какой-нибудь хитрый способ обойти проблему и не смирился бы с тем, что нужно отложить эту задачу на несколько лет. И таким образом мир перестал бы существовать. Даже после всех предупреждений, которые получил Гарри, без Нерушимого обета ничего бы не вышло.

Единственная тонкая нить Времени прошла сквозь игольное ушко.

Гарри не знал, что ему делать с этим откровением. У людей не выработались эмоции, чтобы реагировать на подобные ситуации. Ему оставалось лишь ужасаться тому, как близок он был к катастрофе и, возможно, снова окажется близок, если Обету суждено сработать неоднократно. Ему оставалось лишь размышлять…

Размышлять…

Подумать «я не хочу, чтобы подобная ситуация повторилась» явно было недостаточно. Гарри и так никогда не хотел уничтожать мир. Нельзя сказать, что ему не хватало стремления защищать разумное население Земли, собственно, именно это стремление в некотором роде и представляло проблему. Чего Гарри на самом деле не хватало, так это умения более ясно «видеть», желания сознательно признавать то, что он и так подсознательно понимает.

И вся история о том, как Гарри весь прошедший год пытался подружиться с профессором Защиты, тоже не слишком лестно говорила о его интеллекте. Судя по всему, это указывало на ту же самую проблему. О многом Гарри на самом деле знал или всерьёз подозревал, но он оказался не в состоянии осознанно обратить на это внимание. И поэтому он проиграл и едва не погиб.

Мне нужно повысить уровень моей игры.

Именно эту мысль искал Гарри. Ему нужно стать лучше, нужно стать менее глупым, чем сейчас.

Мне нужно повысить уровень моей игры, или я проиграю.

Дамблдор уничтожил записи в Зале пророчеств и сделал так, чтобы новые записи там не появлялись. Судя по всему, существовало пророчество, которое говорило, что Гарри не должен знать эти пророчества. И сразу же напрашивалась мысль — возможно, верная, возможно, нет, — что спасение мира недостижимо сложно для пророчеств. Что победа потребует планов, слишком сложных, чтобы их могли описать пророки, или что прорицание почему-то не позволяет в принципе эти планы увидеть. Если бы Дамблдор каким-то образом мог спасти мир самостоятельно, вероятно, пророчества объяснили бы ему, как это сделать. Однако, пророчества сказали Дамблдору, как создать условия для появления личности определённого склада, личности, которая, возможно, в состоянии решить задачу, которую пророчества неспособны решить напрямую. Именно поэтому Гарри заставили думать самостоятельно, а не руководствоваться пророчествами. Потому что, если Гарри будет лишь следовать загадочным указаниям, он не вырастет человеком, который справится с той самой неведомой задачей.

А пока Гарри Джеймс Поттер-Эванс-Веррес по-прежнему оставался ходячей катастрофой, которую нужно сдерживать Нерушимым обетом, чтобы он сразу же не столкнул Землю на путь неизбежного разрушения, хотя его даже предупреждали о возможности такого исхода! И это едва не случилось в буквальном смысле вчера, всего день спустя после того, как он чуть не помог Волдеморту захватить всю планету.

В голове у Гарри крутилась строчка из Толкина, из сцены, в которой Фродо на Роковой горе надевает кольцо, и Саурон внезапно осознаёт, каким полнейшим идиотом он оказался. «И узрел он размах собственной глупости», или как там это звучало.

Разрыв между нынешним Гарри и тем, каким ему необходимо стать, был огромен.

И Гарри сомневался, что время, жизненный опыт и половая зрелость позволят преодолеть этот разрыв автоматически. Как-то они, конечно, повлияют, но вряд ли значительно. Однако, если Гарри повзрослеет настолько, что разница между ним взрослым и ним сейчас будет столь же велика, как разница между обычным взрослым и обычным одиннадцатилетним ребёнком, возможно, этого хватит, чтобы провести мир сквозь узкую замочную скважину Времени…

Он должен каким-то образом повзрослеть, и традиционные пути ему не помогут.

На ум Гарри пришли строки из другой книги — гораздо менее известного автора.

«Вы сможете достичь мастерства, только применяя на практике те приёмы, которые вы узнали. Бросайте вызов трудностям и постигайте их смысл. В полную силу используйте все инструменты, владеть которыми вас обучили, пока они не сломаются у вас в руках и вы не окажетесь посреди одних лишь обломков… Я не умею создавать мастеров. Я никогда не знал, как создавать мастеров. Так что ступайте навстречу своим поражениям… Вам дана способность восстать среди этих обломков с решимостью снова собрать своё Искусство воедино. Я не умею создавать мастеров, но, если бы вас не учили, ваши шансы были бы меньше. Вы шагнёте на новый уровень, когда вам покажется, что Искусство бессильно. Хотя, на самом деле, это вы не нашли в себе сил следовать своему Искусству.»

Нельзя сказать, что Гарри свернул на неверный путь, что дорога к здравомыслию находится за пределами научного знания. Но чтения научных статей оказалось мало. Статьи по когнитивной психологии, описывающие известные ошибки, которые совершает человеческий мозг и тому подобное, помогали, но их было недостаточно. Он не смог достигнуть потрясающе высокой, как он теперь понимал, планки: стать немыслимо, невероятно рациональным человеком, который с самого начала делает всё правильно, а не просто владеет правильным языком для описания всего, что он сделал не так. Теперь Гарри мог переосмыслить произошедшее и воспользоваться разными понятиями, вроде «мотивированного мышления», чтобы разобраться, где он за прошлый год сбился с пути. Это было бы полезно, это помогло бы в будущем вести себя более разумно. Всегда лучше понимать, что ты сделал неверно. Но всё-таки это не позволяло стать человеком, который сможет пройти сквозь узкую замочную скважину Времени. Не позволяло стать взрослым, возможность для существования которого по указаниям прорицателей создавал Дамблдор.

Мне нужно думать быстрее, расти быстрее… Насколько я одинок, насколько я буду одинок? Не повторяю ли я ту же ошибку, которую совершил в первой битве профессора Квиррелла, когда не понял, что у Гермионы есть капитаны? Ошибку, которую я совершил, не рассказав Дамблдору о чувстве тревоги, когда я осознал, что, вероятно, Дамблдор не сумасшедший и не злодей?

Было бы легче, если бы у маглов существовали курсы чего-то подобного, но таких курсов не было. Возможно, у Гарри получится нанять Даниэля Канемана, симулировать его смерть, омолодить его с помощью Камня и поручить ему изобретать способы обучения лучше нынешних…

Гарри вытащил из кармана Старшую Палочку, которую оставил ему Дамблдор, и снова посмотрел на тёмно-серое дерево. Прошлым вечером Гарри пытался думать быстрее, он пытался достроить картину по аналогии с Мантией невидимости и Воскрешающим Камнем. Мантия невидимости обладала легендарной силой прятать своего владельца и тайной силой скрывать своего владельца от самой Смерти в обличье дементоров. Воскрешающий Камень обладал легендарной силой вызывать образ умершего, а затем Волдеморт встроил его в свою систему крестражей, чтобы его дух мог свободно перемещаться. Второй Дар Смерти являлся потенциальной частью некой системы истинного бессмертия, которую Кадм Певерелл так и не закончил, возможно, по этическим соображениям.

И был третий Дар Смерти, Старшая Палочка Антиоха Певерелла, которая, согласно легенде, переходила от волшебника к более сильному волшебнику и делала своего носителя неуязвимым для обычных атак. Это было её известное и явное свойство…

Старшая Палочка принадлежала Дамблдору, который пытался предотвратить смерть самого мира.

Возможно, Старшая Палочка всегда переходила к победителю, чтобы найти сильнейшего волшебника из живущих и усилить его ещё больше на случай, если появится какая-то угроза всему виду. Она могла втайне являться инструментом для победы над Смертью в ипостаси уничтожительницы миров.

Но если Старшая Палочка и скрывала какую-то могущественную силу, эта сила не проявилась в ответ на догадку Гарри. Гарри поднимал Старшую Палочку и разговаривал с ней, называл себя потомком Певереллов, который принял миссию их рода, обещал Старшей Палочке, что он приложит все усилия, чтобы спасти мир от Смерти, и возьмёт на себя миссию Дамблдора. Но Старшая Палочка отзывалась на его руку ничуть не сильнее, чем раньше, игнорируя его попытки забежать на несколько шагов вперёд в своей истории. Не исключено, что Гарри нужно нанести свой первый удар по Смерти миров, и только тогда Старшая Палочка признает его. Ведь наследник Игнотуса Певерелла уже победил тень Смерти, а наследник Кадма Певерелла уже пережил смерть своего тела, когда соответствующие Дары Смерти раскрыли им свои тайны.

По крайней мере Гарри догадался, что, вопреки легендам, Старшая Палочка не содержит сердцевину из «волоса фестрала». Гарри видел фестралов, и это были скелетоподобные лошади с гладкой кожей без какой-либо видимой гривы на похожих на череп головах и без какой-либо растительности на костистых хвостах. Но к Гарри пока не пришло знание, какую сердцевину на самом деле содержит Старшая Палочка. И пока ему не удалось найти нигде на Старшей Палочке знак Даров Смерти — круг-треугольник-линия.

— Полагаю, — пробормотал Гарри, обращаясь к Старшей Палочке, — ты мне так просто не расскажешь?

Узловатая палочка не ответила. От неё по-прежнему исходило лишь ощущение славы и сдержанной силы, скептически наблюдающей за ним.

Гарри вздохнул и убрал самую могущественную палочку в мире в карман школьной мантии. Рано или поздно он разгадает эту загадку. Он надеялся, что справится с ней вовремя.

Может быть, даже быстрее, если кто-нибудь поможет ему с исследованиями.

На каком-то уровне Гарри понимал — нет, ему следует прекратить понимать что бы то ни было «на каком-то уровне» и начать просто понимать — Гарри ясно и сознательно понимал, что размышляет о Будущем в основном, чтобы не думать о приближающемся появлении Гермионы Грейнджер. Которую, когда она проснётся сегодня очень рано утром, выпишут из святого Мунго, и которая с помощью дымолётного порошка вернётся в Хогвартс вместе с профессором Флитвиком. Где она скажет профессору Флитвику, что ей надо немедленно поговорить с Гарри Поттером. Вся эта информация содержалась в записке, которую Гарри получил от себя самого сегодня утром, когда проснулся в спальне Когтеврана. Солнце к тому моменту уже встало. Гарри прочитал записку и переместился во время до рассветного часа, в который должна была прибыть Гермиона Грейнджер.

На самом деле, она не будет на меня ругаться.

…

Нет, серьёзно, Гермиона не такой человек. В начале года она, быть может, и начала бы ругаться, но теперь она до такого не опустится, у неё хватит самообладания.

…

Что ты хочешь сказать своим «…»? Внутренний голос, если тебе есть что сказать, просто скажи это! Мы пытаемся лучше прислушиваться к своим мыслительным процессам, помнишь?

* * *

Небо уже целиком стало серо-синим. До рассвета оставалось совсем немного, когда Гарри услышал шаги на лестнице, ведущей в его новый кабинет. Гарри поспешно вскочил и принялся отряхивать мантию. Впрочем, он почти сразу же осознал, что он делает, и прекратил. Он только что победил Волдеморта, какого чёрта он так нервничает?

В проёме показалась голова и каштановые кудри юной ведьмы. Девочка огляделась. Затем она поднялась выше. Казалось, она почти бежит по ступенькам — словно у неё под ногами не лестница, а обычный пол, просто поставленный вертикально. Она оттолкнулась от последней ступеньки и выпрыгнула на крышу. Движение было настолько лёгким, что, если бы Гарри в этот миг моргнул, он бы его пропустил.

Губы Гарри беззвучно произнесли: «Гермиона».

Заготовленные заранее слова вылетели у него из головы.

После, наверное, пятнадцатисекундного молчания Гермиона Грейнджер, наконец, заговорила. На ней была школьная мантия с синей оторочкой и галстук в сине-бронзовую полоску — цвета факультета, которому она по-настоящему принадлежала.

— Гарри, — от ужасно знакомого голоса Гермионы Грейнджер у Гарри из глаз едва не потекли слёзы, — прежде, чем я начну задавать вопросы, я бы хотела сказать «спасибо» за, м-м, за всё, что ты сделал. Я очень тебе благодарна, честно-честно. Спасибо тебе.

— Гермиона, — сказал Гарри и сглотнул. Он никак не мог произнести фразу: «ты мне разрешишь тебя обнять», с которой планировал начать разговор. — Здравствуй. Подожди, я сейчас наложу парочку заклинаний для защиты от подслушивания.

Гарри достал Старшую Палочку, вытащил из кошеля книгу, открыл её на заложенной странице и аккуратно произнёс: Хоменум Ревелио. Затем добавил ещё два недавно изученных охранных заклинания. На них у него едва хватало сил, и то только со Старшей Палочкой. Это было немного, но всё же несколько лучше, чем просто полагаться на профессора Вектор.

— У тебя палочка Дамблдора, — сказала Гермиона. Она говорила негромко, но в безмятежном утреннем воздухе её голос прогремел, как лавина. — Она позволяет тебе использовать заклинания четвёртого курса?

Гарри кивнул и мысленно напомнил себе, что ему следует более внимательно подходить к использованию Старшей Палочки на людях.

— Ничего, если я тебя обниму?

Гермиона словно подлетела к нему. Никогда раньше она не двигалась столь грациозно. Казалось, от неё исходит некая аура чистоты и непорочности. Гарри снова вспомнил, как мирно выглядела спящая Гермиона на алтаре Волдеморта…

Гарри будто шарахнуло тонной кирпичей, ну или по крайней мере одним килограммом. Он всё осознал.

И Гарри обнял Гермиону. Она чувствовалась удивительно живой. Гарри захотелось плакать, но он подавил это желание, потому что не знал, вызвано оно воздействием её ауры или нет.

Руки Гермионы обнимали его очень нежно, очень легко. Она будто опасалась сломать его пополам, как использованную зубочистку.

— Итак, — сказала Гермиона, когда Гарри её отпустил. Её юное лицо было столь же серьёзным, сколь чистым и невинным. — Я не сказала аврорам, что ты был там, а также, что всех Пожирателей Смерти убил не Сам-Знаешь-Кто, а профессор Квиррелл. Профессор Флитвик позволил им дать мне только одну каплю Веритасерума, поэтому я могла не говорить. Я просто сказала им, что я помню тролля, а после этого — ничего.

— А, — Гарри обнаружил, что смотрит скорее на нос Гермионы, а не ей в глаза. — И, как по-твоему, что именно произошло?

— Ну-у, — задумчиво протянула Гермиона, — меня съел тролль — честно говоря, мне бы совершенно не хотелось повторять этот опыт в будущем. Затем был очень громкий «бум», и мои ноги снова оказались при мне. Я лежала на каменном алтаре в центре кладбища, в залитом лунным светом лесу, где я никогда раньше не была, и чьи-то отрубленные руки сжимали моё горло. И, понимаете, мистер Поттер, обнаружив, что я нахожусь в столь странной и пугающей ситуации, я решила не повторять ту же ошибку, что и с Трейси в последний раз. Я сразу же поняла, что это устроил ты.

Гарри кивнул:

— Хорошая догадка.

— Я позвала тебя, но ты не ответил, — сказала Гермиона. — Тогда я села и одна из окровавленных рук соскользнула, размазывая по моей рубашке маленькие кусочки плоти, но я не закричала, даже когда огляделась и увидела все эти тела и головы, и осознала, откуда такой запах, — Гермиона перевела дыхание. — Я увидела маски-черепа и поняла, что эти мёртвые люди — Пожиратели Смерти. Я сразу догадалась, что с тобой тут был профессор Защиты, который и убил их всех, но его тело я не заметила. Даже когда профессор Флитвик его осматривал, я не поняла, что это тело профессора Квиррелла. Мёртвым он выглядел… по-другому.

Теперь Гермиона выглядела несколько виновато, Гарри редко видел её такой. Она продолжила тише.

— Мне сказали, что Дэвид Монро пожертвовал жизнью, чтобы вернуть меня из мёртвых — так же, как твоя мама пожертвовала собой ради тебя. Поэтому Тёмный Лорд взорвался снова, когда попробовал прикоснуться ко мне. Я практически уверена, что это не вся правда, но… Я часто очень ужасно думала о профессоре Защиты, мне не следовало так о нём думать.

— Гм, — пробормотал Гарри.

Гермиона сложила руки перед собой в жесте раскаяния и торжественно кивнула.

— Я понимаю, что ты, наверное, слишком тактичен, чтобы сказать мне всё, что ты имеешь право сказать, поэтому я сделаю это за тебя. Ты был прав по поводу профессора Квиррелла, а я ошибалась. Всё, как ты мне и говорил. Дэвид Монро был слегка Тёмным и, конечно, слизеринцем до мозга костей. И с моей стороны ребячеством было считать, что это значит, что он злой.

— Э-э… — произнёс Гарри. Слова давались очень тяжело. — На самом деле, правды об этом никто не знает. Даже директриса не знает. Но, в сущности, ты на сто двадцать процентов была права в том, что он злой. И на будущее я обязательно учту, что, пусть «Тёмный» и «злой» — формально разные характеристики, но они очень сильно коррелируют между собой.

— Ой, — только и ответила Гермиона.

— Ты не скажешь, что ты же мне так и говорила? — спросил Гарри. Его мысленная модель Гермионы вопила: Я ЖЕ ТЕБЕ ГОВОРИЛА! РАЗВЕ Я НЕ ПРЕДУПРЕЖДАЛА ВАС, МИСТЕР ПОТТЕР? РАЗВЕ Я НЕ ПРЕДУПРЕЖДАЛА? Я ГОВОРИЛА, ЧТО ПРОФЕССОР КВИРРЕЛЛ — ЗЛО-О-О, НО ТЫ МЕНЯ НЕ СЛУШАЛ!!!

Реальная Гермиона лишь покачала головой.

— Я знаю, что он тебе очень нравился, — тихо ответила она. — Раз я в итоге оказалась права… Я понимала, что тебе, наверное, будет очень больно, когда выяснится, что профессор Квиррелл — злодей, и это будет не лучшее время, чтобы говорить, что я тебя предупреждала. В смысле, я так решила несколько месяцев назад, когда обдумывала всё это.

Спасибо вам, мисс Грейнджер. Гарри был рад услышать такой ответ. Впрочем, другой ответ вызвал бы ощущение, что перед ним не Гермиона.

— И всё же, мистер Поттер, — заговорила Гермиона Грейнджер, постукивая пальцами по своей мантии в районе бедра. — Когда ведьма-медсестра взяла у меня кровь, боль прекратилась практически сразу. А когда я смахнула капельку крови с руки, я не смогла найти место, куда воткнулась игла. Я без особых усилий согнула стальной прут в каркасе моей кровати, и, хотя у меня пока не было возможности это проверить, мне кажется, что я способна бежать очень-очень быстро. Мои ногти жемчужно-белые и отполированные, хотя я не помню, чтобы я их красила. И зубы у меня тоже жемчужно-белые, что меня, как дочь зубных врачей, несколько нервирует. Я не хочу показаться неблагодарной, просто мне интересно, что именно ты сделал?

— Гм, — пробормотал Гарри. — И, полагаю, тебе ещё интересно, почему ты излучаешь ауру чистоты и невинности?

— Я излучаю ЧТО?

— Эту часть придумал не я. Честное слово, — тихо ответил Гарри. — Пожалуйста, не убивай меня.

Гермиона Грейнджер подняла руки перед собой и, слегка скосив глаза, принялась изучать свои пальцы.

— Гарри, ты хочешь сказать… в смысле, я излучаю невинность, и вся такая быстрая и грациозная, а мои зубы — жемчужно-белые… у меня ногти из аликорна, что ли?

— Аликорна?

— Так называется рог единорога, мистер Поттер, — похоже, Гермиона Грейнджер попыталась надкусить свой ноготь, но без особого успеха. — То есть, получается, если ты возвращаешь девушку из мёртвых, она становится… как это называла Дафна?.. Сверкающей Принцессой Единорогов?

— Не совсем, — ответил Гарри, хотя догадка оказалась пугающе близка к истине.

Гермиона вытащила палец изо рта и нахмурилась.

— И прокусить ноготь я тоже не могу. Мистер Поттер, вы не задумывались над тем, что теперь я физически не в состоянии стричь ногти на руках и ногах?

— У близнецов Уизли есть магический меч, который должен помочь, — предложил Гарри.

— Думаю, — твёрдо произнесла Гермиона Грейнджер, — мне хочется узнать всю историю, мистер Поттер. Потому что, зная вас и зная профессора Квиррелла, я уверена, что всё это результат какого-то плана.

Гарри сделал глубокий вдох, затем медленно выдохнул.

— Прости, это… засекречено. Я смогу рассказать тебе, если ты изучишь окклюменцию. Но… ты действительно этого хочешь?

— Хочу ли я изучать окклюменцию? — слегка удивлённо переспросила Гермиона. — Её же изучают на шестом курсе, не раньше?

— Я её освоил, — сказал Гарри. — У меня была фора, которой нет у других, но, сомневаюсь, что в долгосрочной перспективе это имеет серьёзное значение. В смысле, я уверен, что ты смогла бы освоить производные и интегралы, если бы взялась за них всерьёз, и не важно, в каком возрасте их обычно изучают маглы. Вопрос в том, э-э, — Гарри старался дышать ровно. — Вопрос в том, хочешь ли ты по-прежнему… заниматься такими вещами.

Гермиона отвернулась и посмотрела на начинающее светлеть на востоке небо.

— Ты хочешь спросить, — тихо произнесла она, — хочу ли я по-прежнему быть героем, раз это уже привело меня однажды к ужасной смерти.

Гарри кивнул, затем, поскольку Гермиона так и не повернулась обратно, ответил:

— Да.

Слово едва не застряло у него в горле.

— Я размышляла над этим, — ответила Гермиона. — Это действительно была исключительно страшная и болезненная смерть.

— Я, э-э, я кое-что устроил просто на случай, если ты по-прежнему хочешь быть героем. Мне пришлось решать довольно быстро, а с тобой я посоветоваться не мог, потому что ожидал, что тебе дадут веритасерум. Но если ты не хочешь, я могу почти всё отменить, а остальное ты просто проигнорируешь.

Гермиона рассеяно кивнула.

— Например, ты убедил всех, что я… Гарри я вообще хоть как-то участвовала в том, что случилось Сам-Знаешь-с-Кем?

— Нет, это целиком моя заслуга, хотя, пожалуйста, никому об этом не говори. Просто, чтобы ты знала: в тот раз, в ночь Хэллоуина 1981 года, когда Мальчик-Который-Выжил якобы победил Волдеморта, это была победа Дамблдора. А он позволил всем думать, что моя. Так что теперь я один раз победил Тёмного Лорда и один раз получил за это лавры. Думаю, в конечном счёте все это уравновешивается.

Гермиона по-прежнему смотрела на восток.

— От этого мне не слишком уютно, — сказала она через некоторое время. — Люди думают, что я победила Тёмного Лорда Волдеморта, хотя я совершенно ничего не делала… ой, ты же прошёл через то же самое?

— Ага. Прости, что я тебя во всё это втянул. Я… ну, думаю, я просто пытался создать для тебя образ героя в умах людей. У меня была лишь одна возможность, и всё это происходило второпях, и… потом я осознал, что, наверное, мне не следовало этого делать, но уже было слишком поздно, — Гарри прокашлялся. — Впрочем, гм. Если ты считаешь, будто ты должна сделать что-нибудь, соответствующее тому, что люди думают о Девочке-Которая-Ожила, гм. Возможно, у меня есть идея, что ты можешь сделать. Очень скоро, если захочешь.

Гермиона Грейнджер пристально посмотрела на него.

— Но ты не обязана! — торопливо вставил Гарри. — Ты можешь просто всё игнорировать и быть лучшей ученицей Когтеврана! Если ты предпочитаешь именно это.

— Мистер Поттер, вы пытаетесь мной манипулировать с помощью реверсивной психологии?

— Нет! Честное слово! — Гарри сделал глубокий вдох. — Я изо всех сил пытаюсь не решать за тебя, какой будет твоя жизнь. Мне показалось… Вчера мне показалось, что я вижу, что будет с тобой дальше… Но затем я вспомнил, как часто в этом году я вёл себя как полный идиот. Я подумал кое о каких словах Дамблдора. Я осознал, что просто не имею права определять твоё будущее. Что ты можешь делать со своей жизнью всё, что тебе угодно. Это самое главное — выбирать должна ты. Возможно, после всего случившегося ты не хочешь быть героем, возможно, ты хочешь стать великим исследователем магии, поскольку именно в этом состоит суть Гермионы Грейнджер и неважно, из чего сделаны её ногти. Или ты можешь вместо Хогвартса отправиться в Институт Салемских Ведьм в Америке. Не буду лгать и утверждать, что мне это понравится, но решать в самом деле тебе, — Гарри повернулся к горизонту и широко взмахнул рукой, словно показывая весь мир, лежащий за пределами Хогвартса. — Ты можешь отправиться отсюда совершенно куда угодно. Ты можешь делать со своей жизнью совершенно всё, что тебе угодно. Если ты хочешь быть богатым шестидесятилетним русалидом, я могу это устроить. Серьёзно.

Гермиона медленно кивнула.

— Мне любопытно, как бы ты это сделал, но на самом деле я хочу, чтобы всё это не делали за меня.

Гарри вздохнул.

— Я понимаю. Э-э… — Он помедлил. — Думаю… если тебе от этого станет легче… для меня очень много чего было заранее организовано. В основном это делал Дамблдор, хотя профессор Квиррелл тоже. Возможно, само право на собственный путь в жизни нужно заслужить.

— Да, звучит очень мудро, — ответила Гермиона. — Например, родители заплатили бы за мою учёбу в университете, чтобы когда-нибудь я смогла получить собственную работу. Профессор Квиррелл вернул меня к жизни в виде Сверкающей Принцессы Единорогов, а ты рассказал всем, что это я убила Тёмного Лорда Волдеморта. Очень похоже, да-да-да.

— Мне действительно очень жаль, — сказал Гарри. — Я понимаю, что мне нужно было сделать всё по-другому, но… у меня было мало времени на планирование, я сильно устал и плохо соображал…

— Я благодарна тебе, Гарри, — прервала его Гермиона уже более мягким тоном. — Ты очень суров к себе, даже слишком. Пожалуйста, не воспринимай мои придирки чересчур серьёзно. Я не хочу быть похожа на девушку, которая возвращается из мёртвых и начинает жаловаться на то, что получила не те суперспособности и что её жемчужно-белые аликорновые ногти неправильного оттенка, — Гермиона опять отвернулась и посмотрела на восток. — Однако, мистер Поттер… если я всё-таки решу, что одной ужасной смерти недостаточно, чтобы пересмотреть мои цели и приоритеты… хотя я этого пока не сказала… что будет дальше?

— Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы поддержать тебя, — твёрдо сказал Гарри. — О каких бы целях и приоритетах ни шла речь.

— Ты уже приготовил для меня миссию, как я понимаю. Милую безопасную миссию, где я ни в коем случае не пострадаю снова.

Гарри провёл рукой по глазам, пытаясь смахнуть неожиданно накатившую внутреннюю усталость. У него в голове словно зазвучал голос Альбуса Дамблдора: Прости меня, Гермиона Грейнджер…

— Извини, Гермиона. Если ты встанешь на этот путь, то мне придётся дамблдорить тебя и кое-что скрывать. Манипулировать тобой, пусть и на короткое время. Я действительно считаю, что ты правда уже способна на одно дело, настоящее дело, соответствующее тому, что люди думают о Девочке-Которая-Ожила… возможно, это даже твоё предназначение… но здесь я могу лишь гадать, я знаю намного меньше, чем знал Дамблдор. Ты хочешь рискнуть жизнью, которую ты только что обрела снова?

Гермиона обернулась к нему с расширившимися от удивления глазами.

— Рискнуть жизнью?!

Гарри не кивнул, поскольку это была бы прямая ложь.

— Ты хочешь это сделать? — спросил он вместо ответа. — Миссия, о которой я думаю, может оказаться твоим предназначением — нет, я не слышал каких-то пророчеств на эту тему, это только догадка. И она включает в себя самый настоящий спуск в ад.

— Я думала… — неуверенно заговорила Гермиона. — Я была совершенно уверена, что после всего случившегося ты и профессор МакГонагалл… ну, ты понимаешь… никогда не позволите мне и близко подойти к чему-то опасному.

Гарри промолчал, чувствуя вину за незаслуженное уважение, которое он только что заработал. Гермиона построила его модель с поразительной точностью, и если бы у неё не было крестража, скорее температура на поверхности Венеры опустилась бы до долей кельвина, чем Гарри позволил бы Гермионе рисковать жизнью.

— По стобалльной шкале насколько это действительно спуск в ад? — спросила Гермиона. Теперь она выглядела несколько озабоченно.

Гарри вспомнил Азкабан и мысленно перекалибровал свои шкалы.

— Наверное… восемьдесят семь?

— Гарри, мне кажется, что сначала мне нужно стать постарше. Есть разница между героизмом и полным безумием.

Гарри покачал головой.

— Не думаю, что риск сильно изменится, — сказал он, оставляя в стороне вопрос, насколько на самом деле велик этот риск. — И с этим делом лучше разобраться поскорее, если за него вообще браться.

— А мои родители не имеют права голоса, — произнесла Гермиона. — Или имеют?

Гарри пожал плечами.

— Мы оба знаем, как они проголосовали бы, и ты можешь это учесть, если хочешь. Да, я попросил, чтобы им пока не говорили, что ты жива. Если ты согласишься на эту миссию, они всё узнают, когда ты вернёшься. Мне кажется, так будет несколько… лучше для нервов твоих родителей. Они просто получат один приятный сюрприз, и им не придётся беспокоиться по поводу… всего остального.

— Что ж, это очень предусмотрительно с твоей стороны, — сказала Гермиона. — Спасибо, что ты так заботишься об их чувствах. Я могу подумать обо всём этом несколько минут?

Гарри указал рукой на подушку напротив своей собственной. Гермиона плавно и грациозно шагнула к ней и уселась лицом к краю крыши. Она по-прежнему излучала мир и спокойствие. С этим точно надо будет что-то сделать, возможно, заплатить кому-нибудь, чтобы изобрели зелье анти-чистоты.

— Я должна решать, не зная, в чём состоит миссия? — спросила Гермиона.

— О, чёрт побери, нет, — воскликнул Гарри, вспомнив похожий диалог перед собственным путешествием в Азкабан. — Надо, чтобы ты сделала выбор добровольно, если ты вообще на это решишься. В смысле, это требуется для выполнения миссии. Если ты скажешь, что ты по-прежнему хочешь быть героем, я потом расскажу тебе о задании — когда ты поешь, поболтаешь с остальными и придёшь в себя — а затем ты решишь, хочешь ли ты участвовать. И мы заранее — до того, как ты отправишься — проверим, позволило ли тебе твоё воскрешение использовать одно заклинание, которое обычные волшебники считают невозможным.

Гермиона кивнула, и некоторое время они просто сидели и молчали.

К тому моменту, как Гермиона заговорила вновь, небо ещё немного посветлело.

— Я боюсь, — почти шёпотом сказала она. — Не умереть снова, точнее, не только этого. Я боюсь не справиться. У меня была возможность победить тролля, а я просто погибла…

— Волдеморт усилил этого тролля, превратив его в оружие. А ещё он испортил все твои волшебные предметы — это я просто, чтобы ты знала.

— Я погибла. А ты убил тролля. Как-то убил. Насколько я помню, он тебя даже не замедлил, — Гермиона не плакала, на её щеках не блестели слёзы, она просто смотрела вдаль на светлеющее небо туда, где взойдёт солнце. — А затем ты вернул меня к жизни в виде Сверкающей Принцессы Единорогов. Я уверена, я бы так не смогла. Боюсь, я никогда не буду на это способна, что бы там люди обо мне ни думали.

— Полагаю, так начнётся твой путь… — Гарри остановился. — Извини, мне не следует пытаться повлиять на твоё решение.

— Нет, — прошептала Гермиона, по-прежнему не отводя глаз от холмов вдалеке. — Нет, Гарри, мне хотелось бы это услышать, — сказала она громче.

— Ну, хорошо. Полагаю, именно такие у тебя начальные условия. Всё, что было раньше… просто поставило тебя на то же место, с которого я начал в сентябре — до Хогвартса я считал себя просто вундеркиндом, а здесь я внезапно оказался Мальчиком-Который-Выжил, и мне нужно было оправдывать этот «титул». Если ты не хочешь сравнивать себя со мной и моей, — моими взрослыми мыслительными привычками, скопированными с Тома Риддла, — тёмной стороной… тогда просто вспомни, что ты ярчайшая звезда Когтеврана, ты создала собственную организацию для борьбы со школьными хулиганами, и тебе удалось остаться в здравом уме, когда твою волю пытался подчинить сам Волдеморт, и всё это в двенадцать лет. Я посмотрел старые записи и выяснил, что твои отметки лучше, чем были у Дамблдора на первом курсе, — не считая оценки по Защите, тут уж просто Волдеморт постарался. — Теперь у тебя есть кое-какие способности и репутация, которую надо оправдывать, и мир вот-вот поручит тебе сложные задачи. Вот откуда всё и начнётся для тебя, точно так же, как началось для меня. Не стоит себя недооценивать, — и тут Гарри плотно закрыл рот, потому что получалось, что на самом деле он уговаривает Гермиону, а это было неправильно. По крайней мере, ему удалось остановиться, прежде чем он спросил: если она, со всеми своими способностями, не может быть героем, то кто вообще, по её мнению, может.

— Знаешь, — сказала Гермиона куда-то в горизонт, так и не глядя на Гарри, — однажды у меня был похожий разговор с профессором Квиррелом — про то, каково это — быть героем. Конечно, профессор тогда занимал противоположную сторону. Тем не менее, сейчас я почему-то чувствовала себя как в тот раз, когда он спорил со мной.

Гарри крепко сжимал губы. Непросто позволять людям принимать собственные решения, ведь это значит, что они имеют полное право на решения неверные, но без этого — невозможно.

Небо вокруг них становилось светлее, и голубая оторочка школьной мантии Гермионы теперь на чёрном фоне казалась ярче. С западной стороны неба уже исчезли звёзды. Гермиона медленно заговорила:

— Профессор Квиррелл сказал мне… он сказал, что однажды был героем. Но люди не помогали ему, и поэтому он всё бросил и ушёл заниматься чем-то более интересным. Я сказала ему, что он был неправ… на самом деле, я сказала ему: «это чудовищно». А профессор Квиррелл сказал, что, может, он и ужасный человек, но как тогда назвать тех людей, которые даже не пытались быть героями? Они были ещё хуже? Я не знала, что ответить. В смысле, неправильно же говорить, что хорошие люди — это только герои, похожие на Гриффиндора… хотя, думаю, с точки зрения профессора Квиррелла, только люди с великими целями имеют право дышать. А я в это не верю. Но вот так просто перестать быть героем, как поступил он — это казалось неправильным. И я просто стояла там как дура. Но теперь я знаю, что мне тогда надо было ему ответить.

Гарри тщательно старался дышать ровно.

Гермиона поднялась с подушки и повернулась к Гарри.

— Я больше не буду брать на себя роль героини, — сказала Гермиона, стоя на фоне светлеющей восточной стороны неба. — Вся эта идея с самого начала никуда не годилась. Просто есть люди, которые делают, что могут. Что угодно. И ещё есть люди, которые даже не пытаются делать то, что они могли бы, и да, так вести себя неправильно. Я больше не собираюсь становиться героем. Я даже постараюсь больше не думать в терминах героизма. Но я не стану делать меньше, чем я могу… ну, во всяком случае, существенно меньше, всё-таки, я лишь человек, — Гарри никогда не понимал, что таинственного люди находят в Моне Лизе, но ему казалось, что, если бы он сейчас сфотографировал отстранённую радостную улыбку Гермионы, то потом мог бы смотреть на неё часами, ничего не понимая, хотя Дамблдор наверняка понял бы всё с первого взгляда. — Я не выучу свой урок. Я правда буду настолько глупа. Я и дальше буду продолжать делать всё, на что я способна, или, по крайней мере, часть того, что я могу… ну, ты меня понимаешь. Даже если мне придётся снова рисковать жизнью и до тех пор, пока риск того стоит, или если это, ну, не глупо на самом деле. Таков мой ответ, — Гермиона сделала глубокий вдох, на её лице была написана решимость. — Итак, я могу что-нибудь сделать?

У Гарри пересохло в горле. Он потянулся к кошелю и показал пальцами М-А-Н-Т-И-Я, потому что просто не мог говорить, и вытащил дымчатую ткань Мантии невидимости, предлагая её Гермионе в последний раз. Гарри пришлось сказать эти слова через силу:

— Это Истинная мантия невидимости, — произнёс он почти шёпотом, — Дар Смерти, унаследованный от Игнотуса Певерелла его потомками, Поттерами. А теперь она твоя…

— Гарри! — воскликнула Гермиона. Она скрестила руки на груди, будто пытаясь защититься от такого подарка. — Ты не должен этого делать!

— Я правда должен это сделать. Я сошёл с пути, который позволяет быть героем, я не имею права больше рисковать, отправляясь в приключения. А ты… можешь, — Гарри поднял свободную руку и вытер глаза. — Думаю, она была создана для тебя. Для человека, которым ты собираешься стать, — Оружие против Смерти в обличье тени отчаяния, которая затуманивает разум человека и высасывает надежды на будущее. Думаю, ты будешь биться не только с дементорами, но и с другими обличьями Смерти… — Я не одалживаю тебя, моя Мантия, но отдаю тебя в руки Гермионы Джин Грейнджер. Защищай её как следует отныне и вовеки.

Гермиона медленно протянула руку и взяла Мантию. Казалось, она сама еле сдерживается, чтобы не расплакаться.

— Спасибо, — прошептала она. — Думаю… конечно, я покончила с разными геройскими понятиями… но, думаю, ты всегда был моим таинственным старым волшебником, с нашей самой первой встречи.

— А я думаю, — с трудом прошептал Гарри в ответ, — даже если ты теперь отрицаешь такой подход, думаю, тебе всегда было предначертано стать — с самого начала этой истории — героем, — Кем должна стать Гермиона Грейнджер, в кого она должна превратиться, когда вырастет, чтобы пройти сквозь узкую замочную скважину Времени? Я тоже не знаю ответа на этот вопрос, как и не могу вообразить, каким вырасту я. Но её следующие шаги кажутся мне более очевидными, чем мои…

Гарри выпустил Мантию, и она перешла из рук в руки.

— Она поёт, — сказала Гермиона. — Она поёт мне, — Гермиона подняла руку и вытерла слёзы. — Не верится, что ты это сделал, Гарри.

Гарри другой рукой вытащил из кошеля длинную золотую цепочку с болтающимся на конце закрытым золотым футлярчиком.

— А это твоя личная машина времени.

Повисло молчание, в течение которого планета Земля немного повернулась и сдвинулась по своей орбите.

— Что? — переспросила Гермиона.

— Её называют Маховик времени. В Хогвартсе есть небольшой запас этих штук, их выдают некоторым ученикам. Я получил свой в начале года — как средство от бессонницы. Он позволяет отправляться в прошлое не дальше шести одночасовых интервалов, и я использовал его, чтобы ежедневно получать дополнительные шесть часов для учёбы. И чтобы исчезнуть из кабинета во время того занятия по зельям, и так далее. Не беспокойся, Маховики не могут изменять историю или создавать парадоксы, уничтожающие вселенную.

— Ты держался вровень со мной на уроках благодаря машине времени, которая давала тебе каждый день дополнительные шесть часов на занятия, — судя по всему, какие-то непостижимые причины мешали Гермионе Грейнджер принять эту мысль.

Гарри принял озадаченный вид.

— В этом есть что-то странное?

Гермиона протянула руку и взяла золотую цепочку.

— По меркам волшебников? Думаю, нет, — ответила она. Почему-то её голос прозвучал довольно язвительно. Она надела цепочку на шею, спрятав сам маховик под рубашку. — Впрочем, теперь мне гораздо приятней вспоминать, что я держалась вровень с тобой, так что спасибо.

Гарри откашлялся.

— Кроме того, поскольку Волдеморт полностью уничтожил Дом Монро, а ты за них отомстила, убив Волдеморта — в смысле, так все считают, — я уговорил Амелию Боунс протащить через остатки Визенгамота указ, провозглашающий Грейнджер Благородным Домом Британии.

— Мне не послышалось? — сказала Гермиона.

— Так что ты теперь единственная наследница Благородного Дома, и это означает, что по закону, чтобы считаться совершеннолетней, тебе лишь надо сдать Стандарты Обучения Волшебству. Я собираюсь организовать экзамены для нас с тобой в конце лета, так что немного времени на учёбу у нас будет. В смысле, если ты не против.

Гермиона Грейнджер издавала какие-то высокие звуки. Если бы такие звуки слышались из какого-нибудь более неорганического устройства, то они наверняка означали бы поломку двигателя.

— У меня всего два месяца на подготовку к СОВ?!

— Гермиона, этот экзамен предполагает, что его в состоянии сдать почти любой пятнадцатилетний волшебник. Обычный пятнадцатилетний волшебник. При наличии магической силы на уровне слабого третьекурсника, выучив нужные заклинания, мы с ним справимся. И после этого будем считаться совершеннолетними. Правда, тебе придётся смириться с оценками «Удовлетворительно» вместо твоих обычных «Превосходно».

Издаваемые Гермионой высокие звуки стали ещё выше.

— Держи свою палочку, — Гарри достал её из своего кошеля. — И вот твой кошель-скрытень, я убедился, что в него вернули всё, что там было на момент твоей смерти, — кошель Гермионы он извлёк из обычного кармана мантии. Гарри не хотелось класть бездонную сумку в бездонную сумку, пусть это и считалось безвредным при условии, что оба артефакта созданы с соблюдением всех мер предосторожности. [Здесь Гарри подразумевает магический предмет из игровой системы D&D под названием «bag of holding», действующий примерно так же, как его кошель-скрытень. Правила старых версий D&D особо указывали, что класть один bag of holding в другой очень опасно. — Прим.перев.]

Гермиона взяла свою палочку, а затем и кошель. Её пальцы слегка тряслись, но каким-то образом движения всё равно смотрелись изящными.

— Так, что ещё… клятва, которую ты давала Дому Поттеров гласила, что ты должна служить «до самой смерти», значит, теперь ты свободна. И сразу после твоей смерти я заставил Малфоев публично объявить, что с тебя снимаются все обвинения в покушении на убийство Драко.

— Что ж, ещё раз спасибо, Гарри, — сказала Гермиона Грейнджер. — Это так мило с твоей стороны, да и с их тоже, полагаю, — она постоянно проводила пальцами по своим каштановым кудрям, словно приведение в порядок причёски могло вернуть здравый смысл в её жизнь.

— И последнее, пусть и не по значимости: я велел гоблинам начать строительство хранилища в Гринготтсе для Дома Грейнджер, — сообщил Гарри. — Я не стал класть туда деньги — решил, что лучше сначала посоветоваться с тобой. Но если ты собираешься стать супергероем, который исправляет определённые недостатки мира, не помешает, если люди будут считать, что ты принадлежишь к высшим слоям общества и, э-э, думаю, не повредит, если они будут знать, что ты можешь позволить себе адвокатов. Я могу положить в твоё хранилище столько золота, сколько ты захочешь, ведь после того, как Волдеморт убил Николаса Фламеля, Философский Камень оказался у меня.

— Кажется, мне следует потерять сознание, — тоненьким голосом сказала Гермиона, — вот только мои суперспособности мне не дают. И, кстати, откуда они у меня?

— Если тебя это устроит, в среду мистер Бестер начнёт учить тебя окклюменции. Он может заниматься с тобой ежедневно. А пока, думаю, будет лучше, чтобы истинный источник твоих способностей не всплыл наружу из-за того, что какой-нибудь легилимент посмотрит тебе в глаза. В смысле, очевидно же, что этому есть обычное волшебное объяснение, ничего сверх-сверхъестественного, но люди слишком склонны поклоняться своему невежеству, и, к тому же, я думаю, Девочка-Которая-Ожила будет более эффективна, если сохранит ореол загадочности. Обещаю, как только ты сможешь сдерживать мистера Бестера и сопротивляться веритасеруму, я расскажу тебе всю историю, включая секреты, которые тебе придётся хранить в тайне абсолютно от всех.

— Звучит мило, — сказала Гермиона Грейнджер. — Жду с нетерпением.

— Правда, прежде чем я смогу тебе рассказать самые опасные части этой истории, тебе придётся дать Нерушимый обет, что ты не сделаешь ничего, что может разрушить мир. То есть, я в буквальном смысле не способен тебе рассказать это без клятвы, потому что я сам дал Нерушимый обет. Тебя это устроит?

— Конечно, — кивнула Гермиона. — Почему бы это меня не устроило? Я всё равно не хочу разрушать мир.

— Может тебе снова надо присесть? — обеспокоенно спросил Гарри, потому что Гермиона начала слегка покачиваться, словно в ритме произносимых слов.

Гермиона Грейнджер сделала несколько глубоких вдохов.

— Нет, всё совершенно прекрасно, — ответила она. — Я должна знать о чём-нибудь ещё?

— На этом всё. Я закончил, по крайней мере, на сегодня, — Гарри немного помолчал. — Я осознаю, что ты хочешь добиваться всего сама, а не приходить на готовое. Просто… от тебя будет зависеть больше, чем от обычных героев, и самое разумное для меня — обеспечить тебя всеми преимуществами, какие я только могу тебе дать…

— Я прекрасно это понимаю, — сказала Гермиона. — Раньше я этого не понимала, но теперь, когда мне довелось проиграть бой и умереть, всё изменилось.

Ветерок пробежался по её каштановым волосам и мантии. Сейчас на фоне предрассветного неба она выглядела ещё более мирно, и с этим безмятежным видом она подняла руку и медленно сжала её в кулак.

— Если уж я собираюсь этим заняться, то сделаю правильно всё. Нам надо измерить, насколько сильно я могу бить и как высоко прыгать, и придумать безопасный способ проверить, могут ли мои ногти убивать летифолдов, как это делает настоящий рог единорога, и мне стоит потренироваться использовать мою скорость, чтобы уворачиваться от опасных заклинаний, и… наверное, ты сможешь организовать, чтобы кто-нибудь научил меня аврорским штукам, вроде тех, которыми владеет Сьюзен Боунс, — Гермиона снова улыбалась. Её глаза светились странным светом, который всерьёз озадачил бы Дамблдора, но Гарри понял его смысл сразу, правда, ему стало жутковато. — О! И я хочу носить с собой магловское оружие, наверное, лучше скрытно, чтобы никто про него не знал. Когда я сражалась с троллем, я подумала о зажигательных гранатах, но, даже после того, как мне стало наплевать на правила, я поняла, что не смогу их быстро трансфигурировать.

— У меня есть предчувствие, — сказал Гарри, тщательно стараясь подражать шотландскому акценту профессора МакГонагалл, — что мне следует что-нибудь предпринять по этому поводу.

— О, уже слишком, слишком, СЛИШКОМ поздно, мистер Поттер. Скажем, ты мог бы достать мне базуку? В смысле, гранатомёт, а не жевательную резинку. Уверена, никто не ожидает от девочки, что у неё окажется базука, особенно, если эта девочка излучает ауру чистоты и невинности.

— Слушай, — спокойно сказал Гарри, — вот теперь ты начинаешь меня пугать.

Гермиона ответила не сразу — она пыталась балансировать на кончиках пальцев левой ноги, вытягивая руку в одну сторону, а правую ногу — в другую, как балерина.

— Правда? Я просто не понимаю, что я могу сделать такого, чего не может министерский Ударный отряд. Для скорости у них есть мётлы, а их заклинания гораздо сильнее любых моих способностей.

Она изящно опустила ногу обратно.

— В смысле, сейчас, когда я могу попробовать пару трюков, не беспокоясь, что меня кто-нибудь увидит, я начинаю думать, что мне действительно очень-очень-очень нравится иметь суперспособности. Но я по-прежнему не вижу, как я могу победить в битве, в которой не смог бы победить профессор Флитвик. Разве что застану Тёмного Волшебника врасплох.

Ты можешь рисковать там, где другие не смогут, и повторять попытки, уже учитывая, что именно тебя убило в прошлый раз. Ты можешь экспериментировать с новыми заклинаниями активнее, чем кто бы то ни было, ведь настоящая смерть тебе не грозит.

Но Гарри пока не мог сказать этого вслух, поэтому он ответил:

— Думаю, неплохо думать и о будущем, а не только о том, что ты можешь сделать прямо сейчас.

Гермиона высоко подпрыгнула, трижды хлопнула пятками в воздухе и изящно приземлилась на носки.

— Но ты же говорил, что кое-что я могу сделать уже сейчас. Или ты просто меня проверял?

— Это — особый случай, — ответил Гарри, чувствуя, как утренний воздух холодит его кожу. Гарри всё больше и больше не хотелось говорить супер-Гермионе, что во время Испытания ей придётся столкнуться с самым худшим кошмаром и вся её новоприобретённая физическая сила окажется бесполезной.

Гермиона кивнула, затем бросила взгляд на восток. Она подошла к самому краю крыши и села, свесив ноги. Гарри подошёл к ней и сел рядом, скрестив ноги по-турецки. Правда, он устроился чуть подальше от края.

Где-то далеко, над холмами к востоку от Хогвартса появилась ярко-красная полоска.

Начавшийся восход немного успокоил Гарри. Раз на небе до сих пор есть Солнце, значит, он его ещё не уничтожил, и поэтому в какой-то мере всё пока нормально.

— Кстати, о будущем, Гарри, — заговорила Гермиона. Её голос звучал чуть выше обычного. — Пока я ждала, когда меня выпустят из святого Мунго, у меня было много времени на размышления, и… может, это прозвучит глупо, но есть вопрос, на который я по-прежнему хочу получить ответ. Ты помнишь, о чём мы беседовали в прошлый раз? В смысле, до всего этого?

— О чём? — непонимающе спросил Гарри.

— Ой… Для тебя же прошло два месяца… Наверное, ты уже совсем забыл.

И тут Гарри вспомнил.

— Без паники! — воскликнула Гермиона в ответ на странное полубульканье, которое послышалось из горла Гарри. — Обещаю: что бы ты ни ответил, я не разрыдаюсь, не убегу, и меня не съест тролль, как в прошлый раз! Да, для меня прошло меньше двух дней, но, похоже, в результате этой смерти многое, о чём я раньше беспокоилась, теперь мне кажется гораздо менее важным по сравнению с тем, через что я прошла!

— Ой, — голос Гарри тоже прозвучал выше обычного. — И от серьёзных травм может быть польза, да?

— Только, видишь ли, Гарри, меня до сих пор волнует тот вопрос, потому что для меня с нашей последней беседы прошло довольно мало времени, а мы тогда не закончили, в чём, признаю, виновата только я, потому что не смогла сдержать эмоции, а затем меня съел тролль, чего я определённо не собираюсь допустить снова. Мне пришло в голову, что я должна заверить тебя, что подобный сценарий не будет повторяться всякий раз, когда ты говоришь девушке что-то неправильное, — Гермиона слегка поёрзала на месте, сначала вправо-влево, потом слегка взад-вперёд. — Но, как бы это сказать, даже среди влюблённых подавляющее большинство не сделало бы и одной сотой того, что ты сделал для меня. Поэтому, мистер Гарри Джеймс Поттер-Эванс-Веррес, если это не любовь, то я хочу точно знать, что я для вас. Вы никогда не говорили.

— Хороший вопрос, — сказал Гарри, сдерживая растущую панику. — Ты не против, если я немного подумаю?

Медленно-медленно из-за холмов поднялась ещё небольшая часть слепяще-яркого круга.

— Гермиона, — произнёс Гарри, когда солнце уже наполовину поднялось над горизонтом. — Ты когда-нибудь придумывала гипотезы, объясняющие мою загадочную тёмную сторону?

— Мне приходила в голову только самая очевидная, — ответила Гермиона, слегка болтая ногами над краем крыши. — Я думала, возможно, когда Сам-Знаешь-Кто умер совсем рядом с тобой, так получилось, что он испустил вспышку магической энергии, которая создаёт призрака, и часть этой энергии впечаталась в твой мозг, а не в пол. Но эта идея никогда не казалась мне правильной, она больше похожа на умное объяснение, которое на самом деле неверно. А теперь в ней ещё меньше смысла, раз Сам-Знаешь-Кто в ту ночь вообще не умирал.

— Неплохо, — ответил Гарри. — Давай вообразим, что мы имеем дело с этим сценарием.

Внутренний рационалист Гарри в очередной раз бился головой о стену из-за того, что умудрился не подумать о каких-нибудь подобных гипотезах. Предположение Гермионы было неверным, но оно было очень разумным, а Гарри так ни разу и не удосужился набросать хоть сколько-то детальную модель. Он лишь смутно подозревал какую-то связь.

Гермиона кивнула.

— Вероятно, ты это и так уже знаешь, но я просто подумала, что мне надо это подчеркнуть: Гарри, ты не Волдеморт.

— Я знаю. И вот, что это значит для меня, — Гарри сделал вдох, обнаружив, что ему до сих пор тяжело произносить то, что он собрался сказать. — Волдеморт… не был счастливым человеком. Я не знаю, был ли он счастливым хоть когда-нибудь, хотя бы один день в своей жизни, — Он никогда не умел вызывать патронуса. — Именно по этой причине его мыслительные шаблоны не завладели мной целиком. Моя тёмная сторона меня не привлекала, она не давала положительного подкрепления. Дружба с тобой означает, что моя жизнь не пойдёт по пути Волдеморта. И до Хогвартса я был довольно одинок, хотя тогда я этого не понимал, поэтому… да, возможно, я несколько более отчаянно хотел вернуть тебя из мёртвых, чем хотел бы на моём месте среднестатистический мальчишка моего возраста. Хотя я также настаиваю, что моё решение — результат совершенно строгих этических рассуждений, и если другие люди меньше заботятся о своих друзьях, это их проблема, а не моя.

— Понятно, — мягко ответила Гермиона, после чего помедлила. — Гарри, не пойми меня неправильно, но мне не совсем уютно с этой мыслью. Это большая ответственность, которую я не выбирала, и тебе, по-моему, не стоит возлагать такую ответственность на одного человека.

Гарри кивнул.

— Я знаю. Но это не всё. Было пророчество о том, что я одержу победу над Волдемортом…

— Пророчество?! Про тебя было пророчество?! Правда, Гарри?

— Ага, именно. И часть его гласила: «И Тёмный Лорд отметит его как равного себе, но будет он владеть силой, что неведома Тёмному Лорду.» Как по-твоему, что это значит?

— М-м-м, — Гермиона задумчиво забарабанила пальцами по каменной крыше. — Твоя загадочная тёмная сторона — отметка Сам-Знаешь-Кого, которой он сделал тебя равным себе. Сила, которая ему неведома… научный подход, верно?

Гарри покачал головой.

— Сперва я тоже об этом подумал — что речь идёт о магловской науке или о методах рационального мышления. Но… — Гарри вздохнул. Солнце уже полностью поднялось над холмами. Гарри чувствовал себя неловко, но решил, что он всё равно скажет то, что собирался. — Профессор Снейп, который изначально услышал пророчество — да, случилось именно так — профессор Снейп сказал, что, по его мнению, речь не может идти просто о науке, что «сила, что неведома Тёмному Лорду» должна быть гораздо более чуждой для Волдеморта. Даже если рассуждать о рациональности… выяснилось, что на самом деле Волдеморт, — мысль «зачем, профессор Квиррелл, зачем» по-прежнему больно колола Гарри в сердце, — вполне был бы способен освоить методы рационального мышления, если бы прочёл те же научные статьи, что и я. Наверное, он не смог бы освоить только одно… — Гарри перевёл дыхание. — В самом конце, во время моего решающего столкновения с Волдемортом, он угрожал отправить моих родителей и моих друзей в Азкабан. Если только я не расскажу интересные ему секреты, причём один секрет спасал бы одного человека. Но я знал, что у меня нет достаточно секретов, чтобы спасти всех. И в тот миг, когда я совсем не увидел способа спасти всех… именно тогда я начал думать по-настоящему. Возможно, впервые в жизни я начал думать. Я думал быстрее Волдеморта, хотя он старше и умнее меня, потому что… потому что у меня была причина, чтобы думать. Волдеморт хотел быть бессмертным, он категорически не хотел умирать, но у него не было желания жить ради чего-нибудь, он просто боялся смерти, и из-за этого страха совершил ряд ошибок. Думаю, сила, что неведома Волдеморту… заключалась в том, что мне было что защищать.

— О, Гарри, — мягко произнесла Гермиона. Она замялась. — То есть, я для тебя… то, что ты защищаешь?

— Нет, я как раз хочу сказать, что именно тебя Волдеморт отправлять в Азкабан не собирался. Даже если б он захватил мир, с тобой было бы всё в порядке. К тому моменту он уже связал себя обещанием не причинять тебе вреда, потому что… в общем, были причины. Поэтому в самый решающий миг, когда я заглянул вглубь самого себя и нашёл силу, неведомую Волдеморту, я это сделал, чтобы защитить всех, кроме тебя.

Гермиона медленно расплылась в улыбке.

— Кажется, Гарри, я никогда не слышала ничего настолько неромантичного.

— Всегда пожалуйста.

— Нет, правда, так гораздо лучше, — сказала Гермиона. — В смысле, теперь это меньше похоже на какую-то одержимость.

— Да, я тебя понимаю.

Они радостно кивнули друг другу и уже более спокойно продолжили вместе наблюдать за рассветом.

— Когда-то я размышлял, — тихо заговорил Гарри, — об альтернативном Гарри Поттере — человеке, которым я мог бы стать, если бы Волдеморт не убил моих родителей, — Если бы Том Риддл не попытался скопировать себя в меня. — Наверное, этот другой Гарри не стал бы таким же умным. Скорее всего, он гораздо хуже знал бы магловскую науку, несмотря на то, что его мать была маглорождённой. Но у этого другого Гарри Поттера была бы… теплота в сердце, унаследованная от Джеймса Поттера и Лили Эванс. Он бы заботился о других людях и спасал бы своих друзей. Я в этом уверен, потому что Лорд Волдеморт так себя не вёл никогда, понимаешь… — на глаза Гарри навернулись слёзы. — Получается, что эта часть и есть тот самый остаток.

Солнце уже взошло над горизонтом, золотой свет освещал их обоих, отбрасывая длинные тени на террасу.

— На мой взгляд, ты и так вполне хорош, — заметила Гермиона. — В смысле, вполне возможно, что этот другой Гарри Поттер стал бы хорошим мальчиком, но, наверное, думать за него постоянно приходилось бы мне.

— По традиции, другой Гарри поступил бы в Гриффиндор, как и его родители, и вы бы с ним так и не подружились. Хотя, в своё время Джеймс Поттер и Лили Эванс были главными старостами Хогвартса, так что вряд ли бы он оказался настолько плох.

— Эта картина прямо стоит у меня перед глазами, — сказала Гермиона. — Гарри Поттер, гриффиндорец, подающий надежды игрок в квиддич…

— Нет. Только не это.

— Вошедший в историю как напарник Гермионы Джин Грейнджер, которая посылала его делать черновую работу и после этого, не выходя из библиотеки, докапывалась до истины — благодаря книгам и собственной великолепной памяти.

— Похоже, тебе очень уж нравится эта альтернативная вселенная.

— Возможно, его лучшим другом стал бы Рон Уизли — самый-самый умный мальчик в Гриффиндоре, и они сражались бы плечом к плечу в моей армии на уроках Защиты, а после помогали бы друг другу с домашней работой…

— Хватит, меня это уже начинает пугать.

— Прости, — ответила Гермиона. Хотя она по-прежнему улыбалась — видимо, каким-то своим мыслям.

— Извинения приняты, — сухо отозвался Гарри.

Солнце в небе поднялось ещё немного выше.

Через некоторое время Гермиона снова заговорила:

— Как по-твоему, мы полюбим друг друга позже?

— Гермиона, я знаю не больше, чем ты. Но почему это вообще так важно? Нет, в самом деле, почему всегда считается, что это так важно? Может, когда мы станем старше, мы полюбим друг друга, а, может, и нет. Может, наша любовь будет долгой, а, может, и нет, — Гарри слегка повернул голову — солнце слишком сильно грело ему щёку, а у него не было солнцезащитного крема. — Неважно, что будет дальше. Не стоит запихивать наши жизни в какой-то шаблон. По-моему, когда люди навязывают себе шаблоны, они в итоге оказываются несчастными.

— Значит, никаких навязанных шаблонов? — спросила Гермиона. В её глазах мелькнула лукавая искорка. — Это похоже на сложный способ сказать «никаких правил» — что теперь мне кажется гораздо осмысленней, чем в начале года. Если уж я собираюсь быть Сверкающей Принцессой Единорогов, и у меня есть собственная машина времени, то, полагаю, я могу не обращать внимания на правила.

— Я не говорю, что правила — это всегда плохо, особенно, когда они действительно подходят людям. Плохо, когда люди бездумно следуют правилам, как в случае квиддича. Но разве это не ты отвергла шаблон героя, ради того, чтобы просто делать то, что можешь?

— Полагаю, ты прав, — Гермиона наклонила голову и посмотрела вниз, на землю под стенами Хогвартса. Солнце стало слишком ярким — хотя, как подумал Гарри, сетчатка глаз Гермионы всегда восстанавливается, и потому она может спокойно смотреть на солнце. — Гарри, ты сказал, что думал, будто мне всегда было предначертано стать героем. Теперь мне кажется, что ты совершенно не прав. Если бы мне это было предначертано, всё было бы гораздо проще. Чтобы делать то, что ты можешь, ты должен прилагать для этого все усилия, ты должен делать выбор. Снова и снова.

— Это не обязательно противоречит тому, что тебе предначертано быть героем, — сказал Гарри, вспоминая о взглядах компатибилистов на свободу воли, а также о пророчествах, которые он не должен знать, чтобы осуществить. — Но мы можем обсудить это позже.

— Ты должен делать выбор, — повторила Гермиона. Одним гладким движением она оттолкнулась, сделала сальто назад и приземлилась на ноги. — И сейчас я его делаю.

— Никаких поцелуев! — воскликнул Гарри, вскакивая на ноги и готовясь уворачиваться. Правда, он сразу же осознал, что Девочка-Которая-Ожила двигается гораздо, гораздо быстрее.

— Я не буду вас снова целовать, мистер Поттер. Пока вы сами не попросите, если это вообще когда-нибудь случится. Но у меня внутри просто бурлит от всех этих тёплых чувств, и я даже немного боюсь, что могу взорваться, если не сделаю хоть что-нибудь, хотя, сейчас я внезапно осознала, что это как-то нездорово, что девочки не знают другого способа выразить благодарность мальчикам, кроме поцелуев, — Гермиона достала палочку и направила её вперёд и вверх, как в тот раз, когда она давала клятву верности Дому Поттеров перед Визенгамотом.

— Чёрт! Не надо, — попытался остановить её Гарри. — Ты представляешь, через что мне пришлось пройти, чтобы освободить тебя от прошлой клятвы?..

— Слушай, не спеши с выводами. Я не собиралась снова клясться в верности твоему Дому. Привыкай верить в моё здравомыслие, если собираешься стать моим таинственным юным волшебником. А теперь, пожалуйста, подними свою палочку.

Гарри медленно достал Старшую палочку и скрестил её с палочкой Гермионы (десять и три четверти дюймов винного дерева), подавляя остатки беспокойства о том, что она делает неверный выбор.

— Может, ты по крайней мере воздержишься от слов вроде «пока смерть не заберёт меня»? Я, кажется, упоминал, что у меня теперь есть Философский Камень. А также от слов типа «до конца этого мира и его магии»? Сейчас подобные фразы нервируют меня гораздо сильнее, чем раньше.

На крыше, покрытой квадратной черепицей, в ярких лучах утреннего солнца лицом друг к другу стоят, скрестив палочки, двое уже-не-совсем-детей в чёрных мантиях с синей оторочкой. У девочки карие глаза и пышные каштановые кудри, её фигура словно излучает силу и красоту, причём не только благодаря магии. У мальчика зелёные глаза, очки, растрёпанные чёрные волосы и недавно воспалившийся шрам. Под ними каменная башня, которую никто никогда не видел с земли, растущая из широкого основания замка Хогвартс. Далеко внизу виднеются зелёные холмы и озеро. Вдалеке стоит красно-чёрная цепочка вагонов вместе с локомотивом. Этот поезд, который нельзя назвать ни магловским, ни полностью волшебным, огромен, но с этой высоты кажется крошечным. Небо почти безоблачно, если не считать слабых мазков оранжево-белого там, где водяная дымка отражает солнечный свет. Лёгкий бриз несёт рассветный холодок и утреннюю сырость, однако огромный сияющий золотой шар уже высоко поднялся над горизонтом, и его лучи дарят тепло всему, чего они касаются.

— Ну, может, теперь ты будешь нервничать меньше, — отвечает герой своему загадочному волшебнику. Она понимает, что не знает всей истории, но тот фрагмент истины, который ей ведом, сияет внутри неё ярко, как солнечный свет, согревая так же, как солнце согревает её лицо. — Я сама выбираю этот путь.

Своей жизнью и магией я клянусь в дружбе Гарри Поттеру,

Клянусь помогать ему и верить в него,

Быть его правой рукой, и… э-э… левой рукой,

И иногда идти туда, куда он не может идти,

Пока смерть не заберёт меня по-настоящему — в смысле, если это вообще произойдёт.

А если этот мир или его магия закончатся, мы разберёмся с этим вместе.

* * *

На этом книга «Гарри Поттер и методы рационального мышления» заканчивается.

Я не буду писать продолжений — я высказал всё, что хотел, и закончу на этом.

С удовольствием разрешаю вам самостоятельно писать новые истории в этой вселенной, если вы захотите.

Если вы хотите прочесть эпилог, который выйдет отдельно (и не скоро) или какие-нибудь ещё побочные истории, которые я, может быть, напишу, а, может быть, и нет, подписывайтесь на рассылку на сайте hpmor.com. Также в этом случае вы получите уведомление, если я начну новую большую работу над чем-то художественным.

Я рад, что написал эту книгу для вас,

И я польщён, что вы её прочитали.

Многие из вас объявили себя моими друзьями,

и это знание греет меня изнутри.

Живите долго и процветайте —

ЭКСПЕКТО ПАТРОНУМ!